Как-то я участвовал в очередном концерте в Кремле, посвященном то ли государственному празднику, то ли какой-то годовщине. Обычный концерт высокого уровня, куда приглашали артистов со званиями «народных». Я был уже человек известный, и многих интересовала моя родословная. После выступления вышел в фойе, вижу группу, в центре которой Махмуд Эсамбаев о чем-то увлеченно рассказывает. Увидел меня:
   - Мы о тебе, Муслим, говорим. Скажи им сам, кто ты по национальности.
   - Азербайджанец.
   - Как азербайджанец?! - Махмуд от удивления аж свою знаменитую папаху заломил.
   - Так. Если ты хочешь сказать, что я чеченец, то я не могу этого утверждать с полной уверенностью, потому что сам не знаю. Зато точно знаю, что родина моя - Азербайджан, я там родился. Эта земля меня вскормила. В Баку я получил образование и стал тем, кто я сейчас есть... Марио Ланца был итальянцем? Нет, он был американцем. Он по-итальянски только пел. Как можно считать человека чеченцем только потому, что его прадед когда-то давно жил в Грозном?
   Махмуд ненадолго обиделся, но потом наша дружба возобновилась. Человек он обаятельный. И великий танцор...
Я не стал ему рассказывать легенду про Шамиля...

   Поддавшись на уговоры моих новых друзей-журналистов из Грозного, я решил поехать поработать в местной филармонии. Офелия тоже поехала со мной. Дядя Джамал в это время уже получил назначение в Москву - постоянным представителем Азербайджана - и вскоре должен был уехать. Нашу большую уютную квартиру он, как честный коммунист (говорю об этом без всякой иронии), собирался отдать. (В этой отдельной квартире мне потом оставили две комнаты.)
   В Грозном я сначала выступал с филармоническим оркестром. Помню битком набитый зал, слушатели оживлены - как же, приехал, как они считали, их земляк {памятуя историю моего прадеда). Был настоящий фурор. Выступил с сольным концертом раз, другой, третий... Фурор сменился устойчивым успехом. Потом филармоническая публика, которой в основном и была интересна моя программа, стала вежливо-сдержанной - сколько можно было ходить на мои концерты? Да и мне сколько можно было петь в одной и той же филармонии?
   Из филармонического зала перешел на летние площадки, затем понял, что пора расширять аудиторию за счет близлежащих аулов. Автобус «Кубань» загромыхал по колдобинам местных дорог... Деньги директор филармонии платил от случая к случаю. Это стало у него привычкой...
   Этот директор был весьма запоминающийся тип, по-своему занятный. В музыке он разбирался так же, как я в рукоделии. Зато очень хорошо понимал свой интерес. Помнится, в городе ждали какого-то гастролера-скрипача, но тот не смог приехать. Чтобы не срывать концерт, директор попросил скрипачку из симфонического оркестра Грозненской филармонии выручить его. Это была исполнительница с яркой техникой, но не ставшая солисткой по известным причинам: на Востоке женщине трудно пробиться в лидеры.
   В связи с этим мне припомнился разговор с дирижером Ниязи. Я как-то спросил у него:
   - Почему в оркестре на скрипке играют больше женщины?
   Дирижер поморщился:
   - Это по бедности. Мужчины должны играть!
   - На скрипках женщинам играть нельзя, на духовых тем более. Но хоть арфистка должна быть женщина?
   - Ничего ты не знаешь! Мужчина-арфист лучше! Ты хоть слышал, как мужчины на арфе играют?
   Я был удивлен, что бывают мужчины-арфисты: я их никогда не видел и не слышал.
   - Выходит, женщине вообще нет места в оркестре?
   - Нет!
   Итак, заезжий гастролер не приехал, а концерт объявлен, билеты проданы. Директор филармонии просит эту скрипачку:
   - Муся! Сыграй! Выручи!
   - Хорошо, сыграю. А вы мне заплатите?
   - Конечно, заплачу.
   Скрипачка занималась, готовилась, отыграла за гастролера - лучше не бывает. Все остались довольны. Пришла она к директору за гонораром.
   - Слушай, какие деньги? - прикинулся простачком директор.
   - Я же сольный концерт сыграла!
   - Не понимаю! Тебе не все равно? Сидишь в оркестре - играешь или стоишь - играешь... (Мы потом так и шутили между собой: «Муся, тебе не все равно: ты сидишь - играешь или стоишь - играешь?»)
   Вот таков был этот директор. Из-за его жадности я впервые в жизни оценил вкус обычного черного хлеба с килькой. В продуваемых всеми ветрами гостиницах мы кормили клопов... Я напростужался в разъездах по аулам, наорался в горах так, что у меня пропал голос. Нашли для меня в Грозном хорошую врачиху - специалистку по иглоукалыванию. Через две недели от ее иголок или от молчания голос вернулся. Я запел. Но Офелия не выдержала такой нашей жизни и уехала домой, в Баку.
   Здесь же, в Грозном, я прошел посвящение в пьющего. До этого я никогда и в рот не брал спиртного. Что-то было раз, но вполне невинно, когда было мне лет девять. В нашем гостеприимном доме собралось очередное застолье. Дядя Джамал то ли в шутку, то ли в назидание предложил: «Попробуй, пахнет шоколадом». Я пригубил. Шоколад вкуснее, а это обожгло и ничего больше... И чего они пьют этот коньяк? Потом краснеют, смеются, обнимаются. Дядя, провожая гостей, идет по двору, а его ведет из стороны в сторону.
   - Тетя Мура, что с дядей?
   - Плохо себя чувствует, - говорит строго Мария Ивановна, - устал.
   Позже я узнал, как можно «уставать» от коньяка.
   А еще у нас в доме любили на десерт вишневую наливку. Делали ее сами. Трехлитровые банки, набитые спелой вишней, хранились на кухне в специальных нишах (холодильника у нас еще не было). Я заметил, что наливку пьют, а ягоды остаются. Дай, думаю, поем. Поел. Чувствую, что меня ведет, как дядю Джамала, в глазах двоится, почему, не могу понять, весело и плакать хочется. Тетя Мура увидела меня, спрашивает:
   - Ты чего, Муслимчик, такой?
   - Ничего, я вишен из банки покушал
   - Так ты же опьянел!
   Отпаивали меня чаем...

   В Грозном был у нас талантливый артист, конферансье Вильен Дарчиев. Будучи сам пьяницей, он и на сцене всегда изображал пьяниц - это был его коронный номер. Публика хохотала от его дурацких шуток.
   Как-то он говорит мне:
   - Ты что, Муслим, вообще не пьешь?
   - Даже не пробовал.
   - Пойдем с нами. Ты уже взрослый мужик, сам себе на хлеб зарабатываешь.
   Пошли в кафе, купили по бутылке на брата. Вильен наливает по полному стакану. Я смотрю и не понимаю: как это можно водку пить стаканами? Гляжу, а они - раз! - выпили до дна и смотрят на меня.
   - Что же ты, давай за компанию...
   Выпил я свой первый грозненский стакан водки, а закусить нечем. Конферансье Дарчиев тут же:
   - Давай по второму.
   Потом слышу как с того света:
   - Давай по третьему...
   Хорошо, что до гостиницы было несколько шагов. Но каждый шаг - подвиг.
   Целый год я не то что пить, смотреть на водку не мог. Но удивительно - голос от такой водочной атаки совсем не пострадал. Впервые он пропал от другого - как я уже говорил, от сквозняков и тряски.

   Второй раз голос пропал на Дальнем Востоке - во время длительных и утомительных гастролей. Я соблазнился на поездку по Сибири и Дальнему Востоку в течение месяца. Мне тогда впервые представилась возможность как следует заработать. Был я молод, только что вернулся из Италии, посчитал, что мне все по силам. Но не рассчитал. Число концертов оказалось для меня необычно большим. У меня так устроены связки, что я не могу беспрерывно петь - должен делать между концертами паузы. И голос стал изменять мне - связки взбунтовались.
   Прежде я болел, как обычно болеют все, а тут «расклеился» настолько серьезно... Простуда, нервные перегрузки, грозившие перейти в невроз... Навалилась хандра, я захрипел, засипел. Отменять концерты я не мог, поэтому приходилось их переносить. И вместо запланированного месяца мы ездили с ансамблем «Гая», известным ныне имитатором, моим другом Юрием Григорьевым и конферансье Костей Крикоряном три месяца. Побывали в Красноярском и Хабаровском крае, во Владивостоке, на Сахалине... За время поездки мне еще пришлось срочно слетать в Москву для участия в юбилейном вечере, посвященном сразу двум юбилеям - 80-летию моего деда М.М.Магомаева и У.Г.Гаджибекова, которые, как я уже упоминал, родились в один год и в один день. Для меня это было дополнительной нагрузкой - и физической, и психологической. Во-первых, перелет за тысячи километров, перепад во времени, и во-вторых, я буквально влетел в респектабельный зал имени Чайковского из гастрольной круговерти. В полном смысле - «с корабля на бал». Так что эти три месяца гастролей показались мне тремя годами.
   Я делал между концертами вынужденные паузы в несколько дней, злился на свой голос... Я не могу петь много и каждый день. Помню, когда позволял себе петь по два концерта в день в субботу и воскресенье, для меня это было кошмаром. Я был выжат уже после первого, а нужно было опять выходить и начинать сначала. Где было брать силы для каждой песни, которую каждый раз надо петь с другими нюансами? Ведь игра в страстность не по мне: я могу исполнять только по-настоящему. Иначе зал тут же отомстит тебе за скупость переживания. Какой бы по счету концерт ни давал артист, новая публика встречает его заново. А если поешь свой концерт и понимаешь, что должен петь его еще и еще, много раз - это меня раздражает. Вот когда я пою два-три концерта в месяц, тогда это подарок для души. И слушатели сразу это чувствуют.
   С Дальним Востоком у меня связан еще один эпизод, когда я засипел. Но уже не от перегрузок, а от простуды. Это было в Петропавловске-Камчатском, где проходил фестиваль, на который тогда съехалось много и солистов, и целых коллективов. Концерты были самые разнообразные, проходили они на нескольких площадках. Мы едва успевали, выступив на одной, переезжать на другую. И вот в последний день фестиваля, после концерта, моряки Тихоокеанского флота пригласили меня на свой корабль. Выпили спиртику, разгорячились и полезли купаться. А вода была - градусов пять-шесть. Известно, что пьяному море по колено, и океан - тоже. Вот и я «за компанию» бултыхнулся в его воды. Морякам-то эта процедура нипочем - они народ закаленный, «моржи»... А я... Но мне хотелось через себя перепрыгнуть, через нельзя. Доказать, что и я могу. И потом, когда еще у меня будет возможность окунуться в Тихий океан? Окунулся...
   А на следующий день захрипел, объяснялся с помощью записок, почти как Бетховен по своей «разговорной тетради»... Правда, голоса я не потерял, только простудился... Помолчал с неделю...

   Но возвращаюсь к грозненским гастролям... Мое нищенское существование в Грозном мне порядком надоело, я понял, что ни работать, ни учиться здесь мне не суждено. И через несколько месяцев пребывания вернулся в Баку. Вернулся не в семью Офелии, а поселился у Рамазана Гамзатовича Халилова, племянника Узеира Гаджибекова, сына одной из сестер моей бабушки Бай-дигюль. Я рассказал ему о своих грозненских злоключениях. Он то ли пожалел меня, то ли пожурил. Сказал: «Живи у меня сколько хочешь».
   Рамазан Гамзатович Халилов долгое время был директором Бакинского оперного театра. При нем театр находился на достойном уровне, к нам приезжали на гастроли и на постоянную работу прекрасные певцы. Приехал из Казани очень хороший тенор Кямиль Якубов, пригласили замечательного баса Валерия Курбанова. Приехал в Баку и тенор Ибрагим Джафаров (он пел в Москве в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко). Правда, проработал он у нас недолго - года два-три, но за это время успел стать кумиром бакинских девушек.
   Помню, как в Баку выступали румынские певцы - Николае Херля, Оттаве Енигареску, который потряс нас своим баритоном... Енигареску был одним из первых известных певцов, кто прослушал меня, еще совсем мальчишку. Рамазан Гамзатович специально пригласил его к себе в гости после спектакля. Среди собравшихся была и дочь Халилова, красавица Наргиз, со своим мужем. После ужина я спел Енигареску. Известный певец оказался очень симпатичным, доброжелательным человеком, в нем не было никакой спеси мэтра по отношению к начинающему певцу. В каватине Фигаро он сделал мне несколько замечаний, показал, как в середине, где есть неудобное место, надо петь на переходных нотах... Потом, много позже, когда я стал известным певцом, мы встречались с Енигареску в Баку, куда он снова приезжал. Теперь уже я устроил ему прием в нашем оперном театре...
   После смерти Узеира Гаджибекова Рамазан Гамзатович Халилов стал биографом своего дяди, а когда организовали музей композитора, возглавил его работу...
   Итак, я поселился у Халиловых. После отъезда Офелии из Грозного в Баку я решил, что наша совместная жизнь закончилась, но, узнав, что жена ждет ребенка, вернулся в ее дом. У нас родилась дочка, мы назвали ее Мариной... Но наша семейная жизнь не получалась... Впоследствии мы расстались...