ТРИУМВИРАТ
Та Декада азербайджанского искусства, о которой
я уже рассказывал, стала вехой в моей творческой судьбе. Поступали многочисленные
предложения выступить в лучших концертных залах, на телевидении, сделать
записи на радио... Обратили на меня внимание и известные московские композиторы.
В один из дней мне позвонила Тереза Сократовна Бабаджанян.
Самого Арно Арутюновича тогда не было в Москве, и она звонила по его поручению.
Наговорила мне много комплиментов и от себя (Тереза была пианистка), и
от Арно, а потом сказала, что Арно хотел бы записать со мной несколько
своих песен. Встретились, чтобы все обсудить.
- С чего начнем? - спрашиваю.
- Мы были в Болгарии, и Арно написал песню под названием
«София».
- «София»?
- С таким ударением говорят болгары. Арно уже записал эту
песню с... - И она назвала имя какого-то певца. - Сейчас включу запись.
Но я не стал слушать: чужие записи меня отвлекают. Не люблю
я и когда композиторы своими голосами начинают показывать, как надо петь.
Я пою так, как сам понимаю. Мы продолжили работу над песней.
- Что будем делать с этим ударением в припеве? -спросила
Тереза Сократовна.
А в чем здесь проблема? Не берите сильную долю, возьмите ее как слабую..
Сделайте ее восьмушкой, а не четвертью, вот так: восьмая пауза и раз -
София...
Поехали на радио, где в это время для меня уже была подготовлена
студия для записи неаполитанских песен с ансамблем Бориса Карамышева.
Неаполитанские песни я записал с одного раза, время осталось и для песни
Арно Бабаджаняна.
Потом на основе той моей записи неаполитанских песен сняли
музыкальный фильм. Тогда уже было известно, что я поеду в Италию на стажировку,
и создатели фильма придумали такой ход, будто бы я уже в Италии и посылаю
любимой девушке музыкальные письма. В то время (когда я уже расстался
с первой женой) у меня действительно была любимая девушка - певица Тата
Шейхова, красавица. (Правда, серьезного романа у нас не получилось. У
нее сейчас замечательная семья.)
Так вот, по сюжету фильма моя возлюбленная слушает письма-песни,
которые я посылаю ей из Италии, и видит то море, то меня на лошади...
Такая вот романтическая история. Фильм назвали «До новых встреч,
Муслим». Снимали его у нас в Баку по заказу Центрального телевидения.
Говорят, что Н.С.Хрущев посмотрел его с удовольствием, и не один раз.
Хотя после встречи на заключительном концерте Декады азербайджанского
искусства мы с ним больше не виделись, но я знал, что он продолжал относиться
ко мне сердечно. До тех пор, пока я не исполнил твист Арно Бабаджаняна
и Леонида Дербенева «Лучший город земли» («Ты никогда не
бывал в нашем городе светлом...»). Окружение Хрущева, относившееся
к современным ритмам подозрительно, оповестило его об этой «крамоле».
Уже предубежденный против этой песни, он услышал ее по радиостанции «Юность».
- Что? Твист? О Москве?!! Снять!!!
А через некоторое время сняли Хрущева - отправили на пенсию
«по собственному желанию». Леонид Дербенев пришел на радио и
сказал шутливо в редакции:
- Ну вот, Магомаев сделал все, что мог. Хрущева сняли. Будете
теперь давать нашу песню в эфир?
Цензура и при Хрущеве, и при Брежневе, и во время «перестройки»
была порой за пределами разумного. Крамолу искали во всем: то ритм не
тот, то стиль не тот, то слова на что-то или на кого-то намекают. А порой
и имя автора становилось нежелательным. Евгений Евтушенко где-то не то
сказал, а без вины виноватой оказалась песня на его стихи «Не спеши».
Эту прекрасную песню нам с Арно Бабаджаняном приходилось потом пробивать.
- Вы наказываете поэта Евтушенко, - объясняли мы руководству
радио. - Но чем песня-то виновата? Хорошая, лирическая песня.
Подумав, начальство все же ее разрешило...
Репертуар, с которым артисты выезжали на гастроли за границу,
тщательно контролировался. Помню, как мне рекомендовалось за рубежом петь
больше советских песен, таких, как «Бухенвальдский набат», «Хотят
ли русские войны»... И это для иностранцев, которых интересовало
совсем другое!.. Я соглашался: «Хорошо, буду петь то, что вы рекомендуете»...
Уезжал и пел на своих концертах то, что нравилось публике. Не пошлют же
со мной проверяющего товарища из соответствующего учреждения...
Как-то мы с Тамарой Синявской поехали на гастроли в Финляндию. Наш заключительный
концерт по просьбе Общества дружбы проходил в большом зале. Среди публики
- президент Финляндии, руководители республики, наш посол... Обстановка,
в чем-то похожая на ту, что бывает на наших официальных мероприятиях.
Мой репертуар был тот же, что и на предыдущих концертах. Спел я и отрывок
из мюзикла композитора Германа «Хелло, Долли». Вдруг вижу, в
зале стало происходить что-то не то - туда-сюда замелькали какие-то люди
в черном... Потом в посольстве мне пришлось выслушать чуть ли не порицание
- почему это я исполнил произведение американского композитора? Оказалось,
что в то время в хельсинкском порту стоял пришедший с визитом корабль
военно-морского флота США. Получалось, что я этим «Хелло, Долли»
приветствовал американских военных моряков... А я и слыхом не слыхивал
об этом корабле, просто пел то, что всегда пел в своих концертах, - джазовую
классику...
Однажды во Дворце съездов, который тогда был второй сценической
площадкой Большого театра, мы с Ниязи репетировали номера программы моего
сольного концерта. Среди исполняемых произведений я должен был петь и
арию князя Галицкого из «Князя Игоря» Бородина. В арии есть
такие слова: «Пей, пей, гуляй!» И вот ко мне обратился тогдашний
директор Дворца съездов П.Ф.Аболимов и предложил снять эту арию: «В
Кремлевском Дворце съездов нельзя петь такие слова!» Это было задолго
до «перестроечной» борьбы с пьянством и алкоголизмом. А уж когда
началась антиалкогольная кампания, из радио- и телепередач исчезли все
произведения, где было упоминание о веселящих душу напитках. Нельзя было
исполнять ни знаменитую застольную из первого действия «Травиаты»
Верди, ни сцену в корчме из «Бориса Годунова» Мусоргского, в
которой выпивоха Варлаам поет: «Когда я пью, я трезвых не люблю».
Но ведь какую оперу ни возьми, обязательно есть нечто подобное... По радио
перестали звучать «Заздравная» Дунаевского, бетховенское «Бездельник,
кто с нами не пьет»...
Удивительно, но тогда не рекомендовалось петь и знаменитую
песню «Вдоль по Питерской». Именно с исполнением этой популярной
народной песни у меня связан весьма смешной эпизод. К нам в Баку приехал
главный инициатор антиалкогольной кампании член Политбюро Е.К.Лигачев.
Как положено, состоялся правительственный концерт. Я собирался петь «Вдоль
по Питерской», хотя наш министр культуры, интеллигентнейший Закир
Нариманович Багиров всячески уговаривал меня не делать этого. А у меня
такой характер - если говорят, не делай, я буду делать. Затянул я песню,
как положено, во весь голос, а там, где идут слова «Сладку водочку
да наливочку», вдруг резко перешел на шепот, будто произносил что-то
очень крамольное... Эффект, конечно, был противоположным - я привлек особое
внимание именно к этим словам... Хотя внешне придраться было не к чему...
Возвращаюсь к тому времени, когда состоялось наше знакомство
с Арно Бабаджаняном. Когда он вернулся в Москву, мы встретились с ним
так, словно знали друг друга давно. Показали ему запись его «Софии».
Он удивился тому, как просто и быстро удалось управиться с ударением.
Сказал: «Лиха беда начало».
Первая песня, которую он написал для меня, была «Ожидание» на
стихи Гарольда Регистана. Арно знал мою страсть к неаполитанской песне,
так что песня получилась именно в таком распевном стиле, но и с ароматом
Востока.
Я живу мечтой одной
Тебя увидеть вновь...
Я пел ее и под рояль Арно, и с эстрадными
и симфоническими оркестрами. Она вошла в мои лучшие диски. Возможно, «Ожидание»
не было шлягером. Но именно эта песня стала нашей совместной с Арно визитной
карточкой.
Потом мы «ударили» с ним по твистам и шейкам -
что поделаешь, у песен тоже своя мода. Первым твистом в нашей стране был
«Черный кот» Юрия Саульского и Михаила Танича. И надо заметить,
«цензурные уши», увлекшись «погоней» за несчастным
черным котом, прослушали наши с Бабаджаняном твисты.
У Арно был редкий дар - он умудрялся, услышав популярную тему и взяв какие-то
стилистические элементы, переплавить в золото собственной мелодии. Так,
«настроив слух» на твист Адриано Челентано «Двадцать четыре
тысячи поцелуев», написал свой твист «Лучший город земли».
Для Арно главным в момент создания песни была музыка, а не
слова. Когда он писал «Королеву красоты», то говорил: «Хочу
такую... пахучую песню...» Ему хотелось, чтобы песня была в стиле:
«А ты ушла, моя Маруся...» Может быть, песня такой бы и получилась,
с неким душком, если бы не стихи Анатодия Горохова, который додумался
до королевы красоты (хотя тогда у нас никаких королев еще не было), до
лета, которое бродит по переулкам.
«Королева красоты» по итогам конкурса «Лучшая
песня 1965 года» оказалась в ряду победителей. В газете «Вечерняя
Москва» в статье «Экспромт сердца» на вопрос: «Что
определило успех вашей песни?», Арно ответил так:
- Когда я писал «Королеву», то думал о Муслиме Магомаеве, представлял,
как он будет ее исполнять...
С Анатолием Гороховым, певцом и поэтом, у меня связана одна
удивительная история. Точнее сказать, не столько с ним самим, сколько
с его соседями по дому. У меня был сольный концерт в зале имени Чайковского
с прямой трансляцией по телевидению. Сразу же после его окончания, не
переодевшись, я отправился к Анатолию Горохову, жившему в нескольких минутах
езды от концертного зала.
Подъехал к его дому, поднимаюсь на лифте. Но я ошибся и нажал
не на ту кнопку - лифт привез меня на другой этаж. Не подозревая о своей
ошибке, я вышел и привычно направился к нужной мне двери. Позвонил, жду
и вдруг слышу за дверью женский голос: «А вот и Магомаев к нам пожаловал».
Дверь открывается, и я вижу перед собой незнакомую женщину, с которой
вдруг делается плохо. Было такое ощущение, что она увидела перед собой
не живого человека, а привидение...
Я извинился, поняв, что позвонил не в. ту квартиру, поднялся
к Гороховым, которые меня уже ждали. Сидим за столом, разговариваем...
Через какое-то время раздается звонок в дверь - это пришла их соседка
снизу. Немного оправившись от потрясения, она захотела убедиться, что
это не мистика, что ей ничего не привиделось, а это действительно был
я. Дело в том, что я позвонил в их квартиру буквально через полчаса после
окончания трансляции концерта, когда они еще не закончили обсуждать мое
выступление, делились впечатлениями, и мое имя постоянно звучало в их
разговоре. Вот и получилось у них - разговаривают о Магомаеве, а он собственной
персоной заявляется в их квартиру. Это было настолько неожиданно, настолько
невероятно, что бедная женщина решила, будто с ней что-то не в порядке...
|