ТРИУМВИРАТ

   Та Декада азербайджанского искусства, о которой я уже рассказывал, стала вехой в моей творческой судьбе. Поступали многочисленные предложения выступить в лучших концертных залах, на телевидении, сделать записи на радио... Обратили на меня внимание и известные московские композиторы.
   В один из дней мне позвонила Тереза Сократовна Бабаджанян. Самого Арно Арутюновича тогда не было в Москве, и она звонила по его поручению. Наговорила мне много комплиментов и от себя (Тереза была пианистка), и от Арно, а потом сказала, что Арно хотел бы записать со мной несколько своих песен. Встретились, чтобы все обсудить.
   - С чего начнем? - спрашиваю.
   - Мы были в Болгарии, и Арно написал песню под названием «София».
   - «София»?
   - С таким ударением говорят болгары. Арно уже записал эту песню с... - И она назвала имя какого-то певца. - Сейчас включу запись.
   Но я не стал слушать: чужие записи меня отвлекают. Не люблю я и когда композиторы своими голосами начинают показывать, как надо петь. Я пою так, как сам понимаю. Мы продолжили работу над песней.
   - Что будем делать с этим ударением в припеве? -спросила Тереза Сократовна.
А в чем здесь проблема? Не берите сильную долю, возьмите ее как слабую.. Сделайте ее восьмушкой, а не четвертью, вот так: восьмая пауза и раз - София...
   Поехали на радио, где в это время для меня уже была подготовлена студия для записи неаполитанских песен с ансамблем Бориса Карамышева. Неаполитанские песни я записал с одного раза, время осталось и для песни Арно Бабаджаняна.
   Потом на основе той моей записи неаполитанских песен сняли музыкальный фильм. Тогда уже было известно, что я поеду в Италию на стажировку, и создатели фильма придумали такой ход, будто бы я уже в Италии и посылаю любимой девушке музыкальные письма. В то время (когда я уже расстался с первой женой) у меня действительно была любимая девушка - певица Тата Шейхова, красавица. (Правда, серьезного романа у нас не получилось. У нее сейчас замечательная семья.)
   Так вот, по сюжету фильма моя возлюбленная слушает письма-песни, которые я посылаю ей из Италии, и видит то море, то меня на лошади... Такая вот романтическая история. Фильм назвали «До новых встреч, Муслим». Снимали его у нас в Баку по заказу Центрального телевидения. Говорят, что Н.С.Хрущев посмотрел его с удовольствием, и не один раз. Хотя после встречи на заключительном концерте Декады азербайджанского искусства мы с ним больше не виделись, но я знал, что он продолжал относиться ко мне сердечно. До тех пор, пока я не исполнил твист Арно Бабаджаняна и Леонида Дербенева «Лучший город земли» («Ты никогда не бывал в нашем городе светлом...»). Окружение Хрущева, относившееся к современным ритмам подозрительно, оповестило его об этой «крамоле». Уже предубежденный против этой песни, он услышал ее по радиостанции «Юность».
   - Что? Твист? О Москве?!! Снять!!!
   А через некоторое время сняли Хрущева - отправили на пенсию «по собственному желанию». Леонид Дербенев пришел на радио и сказал шутливо в редакции:
   - Ну вот, Магомаев сделал все, что мог. Хрущева сняли. Будете теперь давать нашу песню в эфир?

   Цензура и при Хрущеве, и при Брежневе, и во время «перестройки» была порой за пределами разумного. Крамолу искали во всем: то ритм не тот, то стиль не тот, то слова на что-то или на кого-то намекают. А порой и имя автора становилось нежелательным. Евгений Евтушенко где-то не то сказал, а без вины виноватой оказалась песня на его стихи «Не спеши». Эту прекрасную песню нам с Арно Бабаджаняном приходилось потом пробивать.
   - Вы наказываете поэта Евтушенко, - объясняли мы руководству радио. - Но чем песня-то виновата? Хорошая, лирическая песня.
   Подумав, начальство все же ее разрешило...
   Репертуар, с которым артисты выезжали на гастроли за границу, тщательно контролировался. Помню, как мне рекомендовалось за рубежом петь больше советских песен, таких, как «Бухенвальдский набат», «Хотят ли русские войны»... И это для иностранцев, которых интересовало совсем другое!.. Я соглашался: «Хорошо, буду петь то, что вы рекомендуете»... Уезжал и пел на своих концертах то, что нравилось публике. Не пошлют же со мной проверяющего товарища из соответствующего учреждения...
Как-то мы с Тамарой Синявской поехали на гастроли в Финляндию. Наш заключительный концерт по просьбе Общества дружбы проходил в большом зале. Среди публики - президент Финляндии, руководители республики, наш посол... Обстановка, в чем-то похожая на ту, что бывает на наших официальных мероприятиях. Мой репертуар был тот же, что и на предыдущих концертах. Спел я и отрывок из мюзикла композитора Германа «Хелло, Долли». Вдруг вижу, в зале стало происходить что-то не то - туда-сюда замелькали какие-то люди в черном... Потом в посольстве мне пришлось выслушать чуть ли не порицание - почему это я исполнил произведение американского композитора? Оказалось, что в то время в хельсинкском порту стоял пришедший с визитом корабль военно-морского флота США. Получалось, что я этим «Хелло, Долли» приветствовал американских военных моряков... А я и слыхом не слыхивал об этом корабле, просто пел то, что всегда пел в своих концертах, - джазовую классику...

   Однажды во Дворце съездов, который тогда был второй сценической площадкой Большого театра, мы с Ниязи репетировали номера программы моего сольного концерта. Среди исполняемых произведений я должен был петь и арию князя Галицкого из «Князя Игоря» Бородина. В арии есть такие слова: «Пей, пей, гуляй!» И вот ко мне обратился тогдашний директор Дворца съездов П.Ф.Аболимов и предложил снять эту арию: «В Кремлевском Дворце съездов нельзя петь такие слова!» Это было задолго до «перестроечной» борьбы с пьянством и алкоголизмом. А уж когда началась антиалкогольная кампания, из радио- и телепередач исчезли все произведения, где было упоминание о веселящих душу напитках. Нельзя было исполнять ни знаменитую застольную из первого действия «Травиаты» Верди, ни сцену в корчме из «Бориса Годунова» Мусоргского, в которой выпивоха Варлаам поет: «Когда я пью, я трезвых не люблю». Но ведь какую оперу ни возьми, обязательно есть нечто подобное... По радио перестали звучать «Заздравная» Дунаевского, бетховенское «Бездельник, кто с нами не пьет»...
   Удивительно, но тогда не рекомендовалось петь и знаменитую песню «Вдоль по Питерской». Именно с исполнением этой популярной народной песни у меня связан весьма смешной эпизод. К нам в Баку приехал главный инициатор антиалкогольной кампании член Политбюро Е.К.Лигачев. Как положено, состоялся правительственный концерт. Я собирался петь «Вдоль по Питерской», хотя наш министр культуры, интеллигентнейший Закир Нариманович Багиров всячески уговаривал меня не делать этого. А у меня такой характер - если говорят, не делай, я буду делать. Затянул я песню, как положено, во весь голос, а там, где идут слова «Сладку водочку да наливочку», вдруг резко перешел на шепот, будто произносил что-то очень крамольное... Эффект, конечно, был противоположным - я привлек особое внимание именно к этим словам... Хотя внешне придраться было не к чему...

   Возвращаюсь к тому времени, когда состоялось наше знакомство с Арно Бабаджаняном. Когда он вернулся в Москву, мы встретились с ним так, словно знали друг друга давно. Показали ему запись его «Софии». Он удивился тому, как просто и быстро удалось управиться с ударением. Сказал: «Лиха беда начало».
Первая песня, которую он написал для меня, была «Ожидание» на стихи Гарольда Регистана. Арно знал мою страсть к неаполитанской песне, так что песня получилась именно в таком распевном стиле, но и с ароматом Востока.

Я живу мечтой одной
Тебя увидеть вновь...

   Я пел ее и под рояль Арно, и с эстрадными и симфоническими оркестрами. Она вошла в мои лучшие диски. Возможно, «Ожидание» не было шлягером. Но именно эта песня стала нашей совместной с Арно визитной карточкой.
   Потом мы «ударили» с ним по твистам и шейкам - что поделаешь, у песен тоже своя мода. Первым твистом в нашей стране был «Черный кот» Юрия Саульского и Михаила Танича. И надо заметить, «цензурные уши», увлекшись «погоней» за несчастным черным котом, прослушали наши с Бабаджаняном твисты.
У Арно был редкий дар - он умудрялся, услышав популярную тему и взяв какие-то стилистические элементы, переплавить в золото собственной мелодии. Так, «настроив слух» на твист Адриано Челентано «Двадцать четыре тысячи поцелуев», написал свой твист «Лучший город земли».
   Для Арно главным в момент создания песни была музыка, а не слова. Когда он писал «Королеву красоты», то говорил: «Хочу такую... пахучую песню...» Ему хотелось, чтобы песня была в стиле: «А ты ушла, моя Маруся...» Может быть, песня такой бы и получилась, с неким душком, если бы не стихи Анатодия Горохова, который додумался до королевы красоты (хотя тогда у нас никаких королев еще не было), до лета, которое бродит по переулкам.
   «Королева красоты» по итогам конкурса «Лучшая песня 1965 года» оказалась в ряду победителей. В газете «Вечерняя Москва» в статье «Экспромт сердца» на вопрос: «Что определило успех вашей песни?», Арно ответил так:
- Когда я писал «Королеву», то думал о Муслиме Магомаеве, представлял, как он будет ее исполнять...

   С Анатолием Гороховым, певцом и поэтом, у меня связана одна удивительная история. Точнее сказать, не столько с ним самим, сколько с его соседями по дому. У меня был сольный концерт в зале имени Чайковского с прямой трансляцией по телевидению. Сразу же после его окончания, не переодевшись, я отправился к Анатолию Горохову, жившему в нескольких минутах езды от концертного зала.
   Подъехал к его дому, поднимаюсь на лифте. Но я ошибся и нажал не на ту кнопку - лифт привез меня на другой этаж. Не подозревая о своей ошибке, я вышел и привычно направился к нужной мне двери. Позвонил, жду и вдруг слышу за дверью женский голос: «А вот и Магомаев к нам пожаловал». Дверь открывается, и я вижу перед собой незнакомую женщину, с которой вдруг делается плохо. Было такое ощущение, что она увидела перед собой не живого человека, а привидение...
   Я извинился, поняв, что позвонил не в. ту квартиру, поднялся к Гороховым, которые меня уже ждали. Сидим за столом, разговариваем... Через какое-то время раздается звонок в дверь - это пришла их соседка снизу. Немного оправившись от потрясения, она захотела убедиться, что это не мистика, что ей ничего не привиделось, а это действительно был я. Дело в том, что я позвонил в их квартиру буквально через полчаса после окончания трансляции концерта, когда они еще не закончили обсуждать мое выступление, делились впечатлениями, и мое имя постоянно звучало в их разговоре. Вот и получилось у них - разговаривают о Магомаеве, а он собственной персоной заявляется в их квартиру. Это было настолько неожиданно, настолько невероятно, что бедная женщина решила, будто с ней что-то не в порядке...